MonaKia

Бабку Веру в деревне не любили, потому что она сама людей не жаловала. И «не жаловала» – это наиболее безобидное, что можно было бы сказать. Не любила она людей, ненавидела просто. В этом мнение всех деревенских было единодушным.

Была она здорова, что твоя холмогорская корова: широка в спине и бёдрах и высока – многих мужиков в деревне заставляла голову задирать, когда им случалось с нею заговорить. Заговаривали, на самом-то деле, нечасто, потому как даже на приветствия при встрече она не отвечала, кажется. Так, едва что-то буркнет в ответ и даже глаза на человека не поднимет. Вернее, не опустит, потому – рост ведь у неё.

Жила в самом центре деревни, в большом старом доме, который, кое-кто это помнил, срубил ещё её отец. Дом был огорожен высоченным глухим забором, за который заглянуть отваживались немногие, потому как бабка на расправу была крута.

Как-то летним вечером подвыпившие местные парни, проходя мимо, на забор её залезли. Из любопытства просто, чтобы хоть заглянуть: как там живёт бабка Вера. Она в окно увидала, вышла на порог с охотничьей двустволкой, тоже – отцовское наследство, и, ни слова не говоря, пальнула у них над головами. Всё. Больше старуху не беспокоили…

У неё и хозяйство было. Немалое хозяйство. Водила кур и уток. Держала кроликов и козу. Куда, скажите, такую прорву животины одной? Ведь и пенсию же получала, вполне могла бы и на неё прожить. Нееет… Жадность, видно, душила старуху. Птицу и кроликов сама забивала и везла на рынок в город, где расторговывалась в один день, и, заложив пачку денег за пазуху, возвращалась домой. Из козьего молока делала сыр домашний, по собственному рецепту, и тоже – на продажу. Цену держала высокую, но говорили, что у старухи была в городе своя клиентура, которая отоваривалась у неё охотно, потому что всё – без обмана: и птица всегда чистенькая и свежая, и кролики – жирные, и яйца – по кулаку.

Когда где-нибудь в деревне разговор заходил о старухе, старожилы вспоминали, что такая угрюмая да скрытная она сызмала была. Мать у неё померла рано, Верка ещё по полу ползала. Остались они вдвоём с батей – таким же здоровенным, угрюмым и нелюдимым человеком. Он через несколько лет привёз из какого-то дальнего села новую жену, но спустя месяц (в деревне все тогда видели) подалась она со двора с чемоданом к станции. И – всё. Остались Верка с отцом вдвоём вековать.

Ещё через несколько лет, когда Верка была уже девкой на выданье, отец уехал в город продать то, что произвели в своём нехитром хозяйстве, да там и пропал. Так и осталось ни для кого не известным, что с ним приключилось–поделалось. Не то убили, не то (кое-кто говорил в деревне и об этом) уехал во след за женою своей второй, которая в их доме (и такие предположения строили!) из-за Верки жить не стала. Но, как бы то ни было, осталась Верка одна. Навсегда теперь уж. Замуж так и не вышла. Оно и понятно! Кто ж рискнёт с таким-то мамонтом северным жить.

Вот так и была она в деревне долгие и долгие годы. Люди, рядом жившие, умирали. Рождались новые, а бабку Верку время стороной обходило – даже сединой не покрывало. Хотя, кто ж его знает: голова её в любое время года была покрыта платком по сезону, из-под которого только торчали, монументальный подбородок, крупный орлиный нос и широченные брови. Вот брови – всегда и были чёрными.

Когда однажды зимой у её соседей Никифоровых среди ночи вспыхнул, как свечечка, дом, то бабка Верка молча пришла к ним на подворье со своим багром и вместе с хозяевами, ещё до приезда пожарной команды, пожар тот погасила. Она так умело багром этим орудовала, растаскивая горящие брёвна по снегу, что потом хату удалось сложить заново почти из одного старого – ничего, практически, сгореть не успело.

А вот когда умерла бабка Верка, то хоронить её из районного центра, куда она на рынок-то торговать ездила, прикатилась директриса детского дома Алла Ивановна. Сама приехала, с нею три воспитательницы и человек десять ребятишек–воспитанников.

Деревенские всей толпой, больше из любопытства, чем из сострадания, повалили на бабкин двор, и тут-то увидели: на дворе, в хозяйстве, порядок у старухи был образцовый. Курятник, клетки для кроликов, сарай для козы – как в кинохрониках, в которых показывали раньше какие-нибудь заграничные идеальные хозяйства.

Когда же вошли в дом, то и там чистота была идеальная. Только вот – пусто совсем. Стол, стул возле, кровать железная с панцирной сеткой продавленной, кособокий пустой буфет, в котором красовались одна щербатая тарелка, в которой лежали ложка и нож, и керамическая кружка с отбитой ручкой. Вдоль окна – простая тесовая лавка, залоснившаяся от долгого употребления – когда-то на ней, видно, многие сиживали. На печи же лежала какая-то аккуратно свёрнутая одежда. И – всё.

Нет, на столе лежал конверт, старухиной рукой, видно, подписанный:

«Алле Ивановне Косогоровой от Веры Вениаминовны Одинцовой»

Директриса детдомовская конверт взяла, вскрыла и прочла то, что было написано на листочке, вырванном из школьной тетрадки…

Это уже потом директриса рассказала, что лет двадцать уже баба Вера каждый месяц в их детский дом деньги переводила. И деньги серьёзные, очень в хозяйстве помогавшие.

А в записке, оставленной для неё старухой, вот что было:

«Дом со всем содержимым и хозяйство завещаю детскому дому № 3…

А ниже приписка – продолжение высказывания древнерусского князя Святослава Игоревича:

… Дети вины не несут».

Автор: Олег Букач

В дeтстве я тaк хотeла быть солдaтом, что однaжды, когда мы с пaпой были на рыбaлке, я нaдела себе на голову цинковое вeдро и для верности зaкрепила под подбородком ручкой. Ну, типа я такой вот солдат в крaсивой новой каске. Прaвда, я ни хрена не видела, кроме своих сандaлий, и ведро очeнь неприятно давило на уши, но я все равно была страшно довольна своей выдумкой. И металлически-гулко спросила у папы, закидывающего донки, возьмут ли меня теперь в армию. Папа некоторое время молчал, а потом сказал плохое слово, означающее, что рыбалке пришел конец, и стал стаскивать с меня ведро. Тогда-то я и испытала на себе все тяготы военной жизни: ведро жутко врезалось ручкой мне в подбородок, когда папа тянул его вверх, то натягивалось на голову и сжимало мой глупый детский череп при попытках вытащить ручку.
Папа припомнил мне не так давно засунутые в нос вишневые косточки, когда я хотела быть похожей на Муслима Магомаева, и сказал еще одно плохое слово. Тогда он мне грозился отрезать нос, а сейчас — всю голову сразу. Потому что все равно с такой дурной головой, с натугой говорил папа, стараясь разделить нас с ведром, мне нормальной жизни не будет. Мою голову, папину рыбалку и советскую армию спас проезжающий мимо автомобиль с пассатижами в багажнике.
Папа разогнул ими одно крепление ведерной ручки и освободил своего дурацкого отпрыска. А потом долго ржал. А вечером рассказал об этом случае дяденьке, который мне тогда жутко нравился. И, наверное, именно поэтому у нас с тем дяденькой так любви и не вышло.
С возрастом моя тяга к металлическим предметам не уменьшилась, а мозгов не прибавилось. Уж не помню, когда там в школе делают первую флюорографию, но предполагается, что голова уже должна быть и даже иногда работать. Тогда я еще не знала о существовании гинекологов, поэтому флюорографии боялась страшно, просто жутко. И поэтому соображала еще хуже, чем обычно. Зайдя в кабинет на негнущихся ножках, я увидела ужасного вида конструкцию, состоящую из двух панелей выше меня ростом, между которыми натянута какая-то ржавая унитазная цепь. Типа, входить между панелями запрещено, пока врач цепь не снимет. Ну конечно, а то набегут без спросу, наделают себе снимков и убегут…
Короче, впустила меня тетенька-врач наконец-то внутрь шайтан-агрегата, рассказала, к чему каким местом и как сильно прижиматься надо, и свалила в другую комнату. А я одна, мне холодно и страшно. И вдруг — чу! Голос свыше:
— Цепочку в рот возьмите!
Я решила не сопротивляться Голосу и покорно взяла в рот эту жуткую цепь, которую неизвестно, сколько до меня народу брало в то же место. Цепь была очень невкусная и очень холодная. Наверное, она служит каким-то передатчиком рентгеновских волн — подумала я, одновременно пытаясь сообразить, надо ли брать в рот всю цепь целиком или можно ограничиться небольшим ее фрагментом.
Догадавшись, что раз цепь ржавая вся, то совершенно очевидно, что придется заталкивать ее в себя до самого колечка, я добросовестно запихала ее за щеку.
Минут через 15, когда тетенька-врач снова смогла говорить, она мне объяснила, что вообще-то имела в виду серебряную цепочку с кулоном, висящую у меня на шее, но и так тоже неплохо получилось. И сказала, что белой завистью завидует тому гинекологу, к которому я приду на свой первый осмотр.
Когда я все это рассказала папе, он ответил, что еще после вишневых косточек понял, что жить мне будет сложно, но интересно и нескучно. И хотя я вот уже несколько лет как перестала надевать на голову и брать в рот неподходящие предметы, пожаловаться на однообразие в своей жизни я и правда не могу.
Чего и вам желаю…))
Автор: Светлана_Котелкова

— Чебуран Геннадьевич, вас начальник экспедиции вызывает.
— Да-да. Скажите, я сейчас подойду.
— Нет, мне сказали вас сразу проводить. А то вы опять увлечётесь и забудете.
Чебурашка, а это был именно он, тяжело вздохнул и отодвинул походный микроскоп. Как далеко он ушёл от забавного зверька, найденного в ящике с апельсинами! Усыновлённый Геной, выучился, повзрослел. Пытаясь понять, кто он на самом деле, увлёкся биологией. Аспирантура, диссертация, смелые исследования по ботанике, докторская, кафедра. Вот он уже учёный с мировым именем. Как и прежде низенький, в круглых очках, с первой сединой на больших ушах. И одинокие вечера в пустой квартире, где никто не ждёт. Изредка заходящий Гена неодобрительно хмурится и качает головой. А месяц назад старый друг чуть ли не силой заставил поехать с ним в экспедицию. И теперь вокруг палатки, где Чебурашка устроил лабораторию, шумят джунгли.
— Чебуран Геннадьевич, пойдёмте, там что-то готовится. Профессор Крокодилов сказал вас срочно к нему, — аспирант-посыльный подёргал его за рукав, пытаясь поторопить.
— Крокодилов, — ворчал Чебурашка, идя через лагерь, — как он додумался такую фамилию взять? А зачем я на неё согласился? Надо было брать «Ушанов», как и хотел. Так нет, думал приятное этому крокодилу сделать…
Профессор Крокодилов, он же просто Гена, в шляпе, кожаном жилете и широких оливковых штанах походил больше на Генри Джонса-младшего по прозвищу «Индиана», чем на руководителя антропологической экспедиции. Правда, Чебурашка, видевший на столе у Гены геологоразведочные карты, сильно сомневался, что антропология имеет к ним хоть какое-то отношение.
— Ага, вот и ты! Пойдём, у нас намечается небольшое дело.
— Опять в джунглях кто-то потерялся?
— Нет, сегодня только хорошее. Посмотрим на местную диковинку. Ты же хотел увидеть местный обряд?
— Спасибо, уже наслышан, — Чебурашка нахмурился, — Ещё предложи принять в нём участие. В качестве главного блюда.
Крокодил расхохотался.
— Нет, будет гораздо интересней.
Из палатки за спиной профессора выбралась девица приятственной наружности. В девичестве Шапокляк, а теперь Крокодилова, она была всем хороша. Кроме наличия склочной родственницы, Старухи, державшей в железном кулаке теневую жизнь всей Москвы.
— Я зарядила аппаратуру. Выдвигаемся?
— Да, солнышко, — взгляд Крокодилова заметно потеплел, — не куксись, Че, тебе понравится.
Они присоединились к длинной процессии аборигенов, тащивших на носилках деревянные ящики.
— Давай-ка ты здесь поедешь, — Гена, получив согласие дикаря с кольцом в носу, усадил друга на один из ящиков, — там трава высокая, тебе тяжело будет.
Чебурашка тяжело вздохнул — тащиться в джунгли ему совершенно не хотелось. Лёг на ящик и закрыл глаза. От ящиков пахло сухим деревом и апельсинами. Старый, давно забытый запах. Тот самый, пропитавший первые воспоминания детства. Апельсины, шершавое дерево и одиночество. Грусть, как прибой, накатывала на Чебурашку в такт с шагами носильщиков. Незаметно для себя он задремал. Во сне пахло джунглями, шерстью и молоком. И чей-то голос напевал колыбельную без слов.
— Приехали, соня.
Гена потрепал его по уху. Чебурашка спрыгнул с ящиков и осмотрелся. Они остановились на краю широкой расщелины. По длинному подвесному мосту аборигены тащили ящики на другую сторону пропасти.
— Скоро начнётся. Давай вот тут под кустом займём место.
Дикари, сложив ношу на полянке на другой стороне, бегом вернулись обратно и спрятались под деревьями.
— Обещают, что сейчас начнётся.
Но Чебурашка уже не слышал. Под самым кустом обнаружился зелёный росток с резными листьями. Нацепив очки, он принялся изучать интересный экземпляр. Ineptias communis? Или Ineptias singularis?
— Че, смотри!
Но увлечённый растением Чебурашка даже не собирался смотреть.
А на другой стороне пропасти всё сильней шатались деревья. Кто-то огромный приближался через джунгли.
— Кинг Чъбу! — подняв палец, многозначительно сказал Гене дикарь с кольцом в носу.
Треск и шум приближались. Потревоженные заросли гудели тысячами птичьих голосов. Но вот деревья на краю джунглей расступились, пропуская гиганта.
Огромное существо. Высотой в три этажа. Всё покрытое тёмно-коричневой шерстью. С большими, шире головы, круглыми ушами. И печальной, светло-жёлтой мордой.
— Кинг Чъбу! — хором выдохнули аборигены и повалились лицом на землю.
— Че! — Гена толкнул ботаника локтем.
Но тот лишь отмахнулся, рассматривая листочки через лупу.
Гигант подошёл к ящикам и сел, горой нависая над подношением. Большими лапами аккуратно открыл первый и осторожно высыпал апельсины на землю.
— Чеее-буууу… — Печально вздохнуло существо. И открыло следующий ящик.
Гена повернулся к другу, чтобы привлечь его внимание. Но этого и не потребовалось. Услышав следующий печальный вздох, Чебурашка мелко задрожал и повернулся на звук. Снял очки, протёр их краем рубашки и снова надел. Долго всматривался, щуря глаза. Поднялся во весь маленький рост и пошёл к мосту.
— Гена! Останови его! Это опасно! — Крокодилова дёрнула мужа за рукав.
— Тихо. Всё будет хорошо.
А Чебурашка на одеревеневших ногах уже шёл по мосту. Он вспомнил. Да, он, наконец, вспомнил. Как маленький потерял маму. Как забрёл на плантацию апельсинов и уснул в ящике. Как проделал долгий путь в холодную северную страну. Он вспомнил и теперь шёл обратно.
— Чеее-буууу…. — гигантское существо снова вздохнуло, высыпав очередной ящик.
— Мама!
Чебурашка побежал. По трясущемуся мосту, не обращая внимания на высоту под ногами.
— Мама!
Существо услышало его и подняло голову.
— Че-бу!
Она вскочила. И бросилась навстречу давно потерянному сыну.
— Че-бу!
— Гена… — поражённая Крокодилова сжала руку мужа, — он нашёлся. Через столько лет… Такая поразительная случайность!
Гена хмыкнул. Эта случайность стоила ему годы поисков, километра нервов на организацию экспедиции и ещё столько же на уговоры Чебурашки поехать в неё.
А мама и сын встретились. Огромные руки с нежностью подхватили Чебурашку и прижали к груди.
— Че-бу!
Огромные губы поцеловали Чебурашку. Мать прижала сына, повернулась и пошла прочь. Снова затрещали деревья и поляна на противоположной стороне провала опустела.
— Слушай, — Крокодилова подёргала Гену за рукав, — а ты свою родню не пробовал искать?
Гена щёлкнул зубами и покосился на жену. Как объяснить, что все его родственники — дикие крокодилы? Что он сам эмигрировал от них, чтобы не быть съеденным на очередном дне рождении дядюшки Аллигатора.
— Сирота я, — Гена чмокнул жену в лоб, — только ты у меня есть.
Девушка обняла его.
— Я тебе не дам потеряться. Никуда тебя не отпущу.
А в это время Чебурашка крепко прижимался к маме. И тихо плакал от счастья. Потому что нет ничего лучше, чем вернуться домой.

- Давно мы не были в спортзале, Стелка! – сказала вчера Диана-ВДВ. – Столько спортивных шмоток в шкафу пылится, аж досадно. Пора удивить организм! Хватит по субботам пить вино и жевать плюшки, давай станем завзятыми спортянками… то есть спортючками?

Диана-ВДВ, она же Вдовина Диана Владимировна – моя закадычная подруга. Сердце у неё огромное и доброе, и остальные части тела ему под стать. Спортивных шмоток у неё и в самом деле полно, и в них она смотрится ярко и восхитительно, как хрустящее спелое яблочко… размером с дом.

Временно объявив пьянству бой, мы направили стопы в фитнес-центр. Там уже толклись другие девчонки, которые грезили стройной фигурой, пыхтели, матерились и таскали тяжести из угла в угол.

Обсудив программу занятий, мы с Дианой тоже стали усиленно приобщаться к спорту – то есть я сделала селфи своей попы и прилегла вздремнуть на лавке, а Диана принялась вертеть на пальце 20-килограммовый блин от штанги и крутила его до тех пор, пока не сломала.

Тут из соседнего зала пришёл какой-то мужичок.

- Девушки! – сказал он. – Я тренер Покемонов, заслуженный инструктор по самообороне. Приглашаю всех на мои курсы, а для начала – бесплатное пробное занятие для женщин: я научу вас отбиваться от хулиганов и насильников.

Дианка-ВДВ положила обломки блина на подоконник.

- Да здравствует движуха! – закричала она. – Что там говорят про насильников? Где их дают? По сколько штук в руки? Айда учиться махаловке, Стелка, бесплатно же!

Мы гурьбой перешли в соседний зал, тренер Покемонов начал занятие.

- В современном мире слабая женщина подвергается тысяче опасностей! – сказал он, расхаживая перед нами. – Представьте ситуацию: возвращаетесь вы тёмной ночью по улице – и из кустов выпрыгивает хулиган с самыми низменными целями…

Инструктор подошёл к ближайшей девушке – ею оказалась наша Диана-ВДВ. На фоне крупной и добродушной Дианы инструктор смотрелся как таракан возле тепловоза.

- Девушка! – говорит инструктор. – Представьте, что я вышел из кустов и хватаю вас за грудь. Ваши действия?

Он протянул руки, но Диана даже не шелохнулась. У неё железное самообладание и мирный характер, хотя я точно знаю, что безнаказанно схватить Диану за бюст может лишь один мужик на свете – это мой кот Костёр, да и тот стерилизованный.

- Чего вы стесняетесь, девушка? – говорит Покемонов Диане. – Видите – я злой хулиган и хочу схватить вас за грудь! Отбивайтесь!

Диана пожала мощными круглыми плечами.

- Дак ты меня ещё не разозлил, - говорит она. – Мне даже не щекотно. Всё только обещаешь, а не хватаешься.

- Ах, вот как? – говорит Покемонов. – Раз вы настаиваете, я буду работать в полный контакт, а вы отбивайтесь. Внимание, начали!

Он снова протянул кегли и попытался цапнуть Диану за бюст. В ответ Диана подняла руку и вкатила ему конский щелбан. Бунч!

Тренер Покемонов трижды перевернулся через голову и растянулся под лавкой. Мы с Дианой бросились его поднимать. На лбу у инструктора как гриб росла здоровенная шишка.

- Хороший приём, девушка, - жалобно сказал он, прикладывая к голове гантелю. – Ох… как будто тараном зарядили… Но это не по-научному, понимаете? Не у всех женщин такая физическая подготовка, как у вас! Итак, смотрим правильный приём!

Тренер подозвал другую девушку, более безопасную для здоровья, и показал сложный и красивый приём. Оказывается, надо было загородиться локтем, отступить, плавно уйти в сторону, пнуть насильника в пах, а напоследок громко завизжать, чтобы деморализовать противника.

Мы разбились на пары и стали отрабатывать приём – загораживаться локтем, пинаться и так самозабвенно визжать, что к нам прибежали арендаторы из соседнего центра: они решили, что здесь сработали двадцать пожарных сигнализаций.

Наконец тренер Покемонов хлопнул в ладоши.

- Достаточно! – говорит он. – Давайте проверим, все ли усвоили урок. Пойду с краю.

Инструктор начал по очереди подходить и лапать учениц за грудь, а девушки краснели и проводили ответный приём: локоть-уход-условный удар в пах-громкий визг. К счастью, тренер заблаговременно вставил в уши затычки и визг ему был не страшен.

- Девушка в белом – отлично! - говорил Покемонов. – Девушка в синем – неплохо… Проверим вашу реакцию, девушка в розовом?... Плохо. Боюсь, вам придётся ещё поработать… Записывайтесь на курсы Покемонова!

Таким образом тренер дошёл до нашей Дианы, немного помялся, но тоже протянул грабли к её груди.

- Защищайтесь, как я учил!

Бунч! Забывшись, Диана снова отвесила ему щелбан. Покемонов опять кувыркнулся через голову и улетел под ту же лавку.

- Ой, - покаянно сказала Диана. – Извините, я всё перепутала, а ещё завизжать забыла. А-а-а!

- Заткнитесь ради бога! – сказал тренер с пола умирающим голосом. – Тут не визжать, тут плакать надо. Прекратите самодеятельность, у меня из-за вас вторая шишка! Где моя гантеля, чёрт её дери?

Охая, он подобрал гантелю и уже привычно приложил её к голове.

- Простите, я непроизвольно, - Диана виновато подняла инструктора на ноги и отряхнула с него пыль. – Ваш приём очень сложный и я растерялась. Попробуем ещё разик?

- Нет! – завопил Покемонов. – Третьего щелбана мне не пережить! Знаете что, дамочка? Сама открывайте кружок самообороны, там и щёлкайте по лбу кого угодно, а на моих курсах вам делать нечего. У меня черепушка не казённая.

Девки остались заниматься, а мы с Дианой пошли домой, по пути глотая из фляжки разбавленный джин. Неудача с Покемоновым нисколько не расстроила Диану – она не умеет огорчаться по пустякам.

- Так-то приём у него здоровский, - говорит она. – Только надо бы ещё репетнуть. Сейчас найдём добровольца.

Навстречу нам двигал какой-то расхлябанный кекс. При виде прелестной Дианы и не менее прелестной меня он так и облизал нас глазками с ног до головы.

- Во! – сказала Диана-ВДВ. – Привет, милое создание, ты нам подойдёшь. Понимаешь, инструктор нам со Стеллой сегодня такой классный приём показал… ты не хочешь схватить меня за грудь?

- Хэ! - подозрительно хэкнул кекс. – С чего такая доброта? Странные вы какие-то, девчонки… И чо я с этого буду иметь?

- Ты будешь одним из редких смертных, кто удостоился чести подержать за грудь Диану-ВДВ, - вмешалась я. – Я бы на твоём месте не раздумывала. А ещё мы тебе джину из фляжки дадим!

- Ну ладно, - сказал хулиган. – Сами напросились! Давайте сюда свои дойки!

Он протянул руки к бюсту Дианы – реакция последовала мгновенно. Бунч!

Словив коронный щелбан, кекс улетел в кусты как был – с вытаращенными глазами и протянутыми лапами. Послышался громкий треск и всё стихло.

- Эй! – окликнула я. – Кекс, ты живой?

- Зверь ваш инструктор! – обиженно сказали из кустов. – Чему баб учит, так ведь и убить можно!

- Это был не тот приём! – сказала Диана-ВДВ. – Я опять напутала, извини. Вылезай, миленький, мы тебе джину дадим, с конфеткой.

- Идите в пень, чокнутые! – ответил кекс из чащи. – Да чтоб я ещё раз подписался на такую хрень?!... Я лучше здесь полежу.

Но джину мы ему всё-таки оставили. С конфеткой. Мы девчонки честные.

Моя подружка Света года два назад завела себе блоху. Ну как блоху. Говорит, что собаку, но не похожа. Мелкое, на дрожащих лапках, с клочками серо-черной шерсти там и сям на розовенький кожице. С глазами навыкате. С кривыми зубами в количестве трёх штук.

Подобрала в луже, где эта мышь собиралась умирать. Согрела, отмыла, накормила. Свозила к ветеринарам, те сначала долго ржали. Сказали, какой-то гибрид чиха с неизвестным науке насекомым. Потом ржать перестали и серьезно и грустно объяснили, что бывают такие плодильщики у нас в городе, скрещивают непонятно кого непонятно с кем, потомство продают как породу, а выбраковку могут либо в ветеринарку подкинуть, либо просто вон в ближайшую лужу, типа милосердные, не утопили же, может и выживет. Если захочет. Дали типа шанс.

Блоха очень хотела жить. Перенесла стойко все капельницы, уколы в комариную ляжку толщиной с подружкин мизинец, таблетки и остальные издевательства. Оказалась блоха мальчиком, поэтому назвали его Джеки. Ну, Джек. Но почему-то все знакомые звали его Блох. Он милостиво отзывался на оба имени.

Гуляла с ним Света только самолично, ее дети отказывались: боялись, что во дворе над ними будут ржать. Часть зубов у Блоха так и не выросла, а часть выросших пришлось удалить. Ел бедняга только перемолотую пищу, Света готовила ему паштетики и кашки. В полгода собралась животинку кастрировать, как положено, и тут выяснилось, что бедолага ещё и крипторх.

В общем, жили они не тужили. Света все это время встречалась с мужчиной таким солидным, разведённым. Мужчина над Блохом все время непочтительно ржал, обзывал волкодавом и грозой окрестных мух, над Светиной нежностью к уродцу тоже смеялся всяко, но Света наша непробиваема, как танк: люблю, говорит, и всё, поэтому отстань и от меня, и от собаки. Мужчина обижался: как это его женщина может любить ещё кого-то, кроме него?!

И вот однажды (недавно) случилась у Светы с мужчиной размолвка, хорошо, что дети были в лагере. Мужчина выпил, начал Свету словесно обижать, она терпеть не стала и в ответ мужчину тоже словесно обидела. Тот от избытка эмоций попутал все берега и влепил ей затрещину.

А Света у нас женщина крупная. В теле такая. Высокая, полная, с могучими руками. И с характером. И за словом в карман не лезет, и наподдать тоже может запросто. И вот она уж было собралась объяснить, что это мужчина у нее в гостях, а совсем не наоборот, но не успела. Из теплого мехового домика серой молнией вылетел Блох и молча! Страшно! Вцепился мужчине в икроножную мышцу. И начал эту мышцу жевать с жутким утробным клёкотом.
Мужчина от неожиданности взвыл, отодрал собачатину от ноги, и вышвырнул его в коридор. Света уже орала и в прыжке летела снести мужчине башку, но не успела, так как в этот момент Блох совершенно молча и страшно поднялся на свои паучьи лапки и из коридора молнией наперерез Свете метнулся к мужику, и вцепился на этот раз в его бедро. Тут уж Света не оплошала и не дала обидеть своего масеньку, сама начала мужика дубасить так, что ему только и осталось прикрывать башку руками, собаку отрывать было некогда, а Блох в это время мужественно жевал бедро супостата, глазами подбадривая хозяйку, мол, давай, ещё чутка поддай, и на пару мы его с тобой щас замочим!

В общем, мужик был опозорен, собачку Света аккуратно сняла с немного погрызенного бедра уже бывшего своего сожителя, и, обливаясь слезами, умчалась с масиком в круглосуточную ветеринарку. Там герою под лёгким наркозом удалили ещё один сломанный зуб, предпоследний, и обрыдавшаяся Света, как богиня возмездия, с отходящим от наркоза Блохом за пазухой, понеслась своего бывшего сожителя убивать.

Тот уже протрезвел и сообразил, что ему щас вот-вот придет неминуемый конец, и, пока она проливала слезы в ветеринарке, быстренько вывез из Светиной квартиры свои вещи, прихватив заодно и Светино осеннее пальто, в оплате которого он участвовал ровно на 50%. Света сатанински захохотала, обнаружив пропажу, так как пальто случайно испортила этой весной отбеливателем, и предназначалось оно теперь исключительно для походов с масиком на улку в прохладную погоду. И бросилась отходящего от наркоза масика целовать и обнимать, называть своим спасителем, героем и защитником. Потом села на телефон и обзвонила всех своих подружек, включая меня, с рассказом о том, как Блох чуть не загрыз насмерть огромного злого мужика, который на нее посмел напасть, и только чудом ей удалось его (Блоха) оттащить от истекающей кровью скулящей и рыдающей жертвы. Подружки ахали, восхищались и рвались в гости, лично засвидетельствовать своё почтение герою, а заодно и подлечить нервы его хозяйке старым проверенным средством, белым сухим чилийским. Целую неделю Света принимала у себя вечерами толпы восхищённых паломниц, которые почтительно целовали лапки смельчаку, не побоявшемуся напасть на мудака ровно в сто раз его тяжелее. Смельчак жмурился, улыбался и милостиво принимал заверения в том, что он - самая смелая, умная и красивая собака в мире.

Вечером, когда на улице стемнело, а на веранде зажгли уютный торшер с оранжевым абажуром, Васька замер подле открытого окна. Долго вглядывался в темное небо, хмурился и поджимал губы. Не отводя взгляд от зенита, спросил:

— А куда деваются падающие звёзды?

Пашка оторвался от книги и посмотрел на младшего брата.

— Сгорают в атмосфере, по большей части. Некоторые падают на землю, их находят и сдают в музеи. Метеориты, слышал?

Васька недовольно засопел.

— Это неправильно.

— Почему?

— Слишком по-взрослому. Никакого волшебства.

Захлопнув книгу, Пашка хмыкнул.

— И как, по-твоему, должно быть?

Ни на мгновение не задумываясь, Васька ответил:

— Они должны превращаться в фонари. Хотя бы некоторые. Чтобы освещать путь идущим домой в темноте.

Пашка подошел и обнял брата.

— Не волнуйся. Они скоро приедут.

— А если заблудятся?

— Глупости! Родители знают дорогу от станции как свои пять пальцев. Идём спать, уже поздно.

Они поднялись в свою комнату на втором этаже дачи. Пашка долго ворочался, сопел и скрипел кроватью. Дождавшись, пока дыхание брата станет ровным, Васька скинул одеяло, нашарил ногами тапочки, тихо-тихо прокрался к двери. Как мышка проскользнул по лестнице и снова прилип к окну.

В далекой темноте мохнатой шубой стоял темный лес. Звездная сияющая крошка, рассыпанная по небу, не давала света, сияя сама себе.

— Только бы они дошли, только бы они дошли, — шептал Васька.

Он загадал самому себе, что если не уснет, то родители обязательно найдут дорогу в темноте. Обязательно!

С высокого небосвода огненным росчерком сорвалась звезда. Пламенной стрелой рассекла темноту и рухнула за верхушками деревьев.

Васька потер глаза. Всматриваться становилось всё тяжелее. Веки наливались тяжестью, ноги покалывали крохотные иголочки.

“Я только минуточку, посижу в кресле, отдохну и снова буду смотреть”.

Мальчик забрался в любимое кресло отца с ногами.

“Почему они не приходят? Что там случилось?”

Ждать было невообразимо трудно. Васька закрыл глаза, вспоминая вспышку упавшей звезды. Вот бы и правда, звезды превращались в фонари. Нет, он конечно уже взрослый и не верит в глупости, но иногда так хочется верить в чудо.

Вернувшиеся родители нашли Ваську свернувшимся в клубочек и тихо спящим в кресле. Мать погладила его по голове, а отец легко поднял и отнес в постель.

Дом затих. Родители тоже легли спать. Уже засыпая, мать улыбнулась и шепнула мужу:

— А здорово, что там фонарь поставили. Могли бы не туда свернуть, я совершенно забыла про этот поворот.

Отец что-то пробурчал, и на всей даче наступила тишина.

И никто не видел, что фонарь на перекрестке около дуба вспыхнул ослепительным светом. Сжался в сияющую точку и голубой кометой устремился в небо.

Вчера мне на глаза попалась книга по садоводству. И там в разделе "Скорая помощь растениям" нашелся кусок, идеально подходящий для людей.
Например, вы были семечком и вас занесло случайно на почву, которая совсем вам не подходит. И вы выросли хилым кривым и страшненьким. На вас мало светило солнце, заливало дождями, вы по 9 месяцев были покрыты инеем, но решили не сдохнуть и не сдохли.
Но выглядите так себе, мягко говоря. Чувствуете себя аналогично.
Как исправить? И получится ли? Ну вспомните, как вы берете полусдохшее растение и начинаете за ним ухаживать.
Оно конечно все равно может накакать на все ваши усилия и надеть белые тапочки, но попробовать всегда стоит.

Вот с собой можно сделать тоже самое.

1.Осторожно пересадить себя в красивый горшок, подходящий вам по размеру.
Понимайте это как хотите.
Можете прямо сейчас пересадить себя в удобное кресло, например.
Переехать в другую квартиру, город, планету.

2. Подпереть стебель палочками.
Например, начать ходить к психологам,
-или пропить наконец таблетощки с серотонином,
-есть овощи,
-заняться йогой, бегом, танцами,
-позвонить другу.

3. Обрезать мертвые ветки.
Не делать то, что высасывает все силы. Стараться жить настоящим.
Не ходить туда, где не ждут. Сосредоточиться на внутреннем росте.
Наклеить на прошлое пластырь и сказать: "Все".

4.Попшикать мошек.
Допустим, вас критикуют. Куда мы засовываем советы и критику без запроса? Правильно.
Вредных насекомых вокруг себя уничтожить.

5.Дать себе время.
Из кривого ростка обязательно вырастет красивое и сильное растение.
Может и сдохнуть, конечно, но давайте закончим на положительной ноте

6.Стать самому себе садовником. Беречь себя, ухаживать и любить.
Протирать себе листики от пыли и включать Моцарта
Такая самопомощь для двуногих цветочков. И не вздумайте захиреть по осени.

Наша Диана сама шьёт себе наряды, поскольку ни одна магазинная тряпка не устраивает её поэтичную натуру и не садится на её фееричную фигуру. А ещё Вдовина Диана Владимировна гордо зовётся ВДВ: она весит сто десять килограммов чистой женской души и прелести.

Сегодня Дианочка завершила очередной шедевр: доделала новое платье. По этому поводу не грех собраться и выпить. Естественно, мы собрались и выпили.

- Не платье, а песня! – сказала я. – Без шампанского не обойтись. Предлагаю навести «северное сияние».

Мы смешали шампанское с водкой, стали северно сиять и нахваливать Дианкино пополнение гардероба. Платье как влитое облегало Диане все её дианости, дерзости и телесные щедрости – невеста да и только!

- Эх, - сказала Диана-ВДВ, глянув в зеркало после третьего коктейля. – Такая красота получилась, самой нравится. А снять его некому…

По телевизору в это время транслировали новости. На окраине у нас лежит спальный район, называется Чиграйка. Район считается ужасным и очень криминогенным. В новостях говорили как раз про него.

- Я нахожусь в эпицентре криминала! – испуганно кричал репортёр. – По данным полиции, в микрорайоне Чиграйка ежедневно происходит по пятнадцать краж, по три угона и по два изнасилования!...

Хлоп! Диана задумалась и новое платье отошло на второй план.

- Стеллочка, ты слышала? – говорит она. – Вот где жизнь бьёт ключом! И кражи, и угоны, и даже по два изнасилования в день… счастливые люди там живут! Айда на хулиганов посмотрим? Всё равно платье выгуливать надо.

Мы слили в бутылку от шампанского свой бух-паёк, взяли закусить и поехали на такси в зловещую Чиграйку.

- Одумайтесь, девушки, - шептал в дороге таксист. – Я за Чиграйку всегда двойную цену беру и полчаса молюсь перед поездкой – а вы туда по своей воле?… В рассадник разврата и криминала?

- Дак интересно же, - говорит Диана. – Мы криминала сто лет не видели, а про разврат и подавно речи нет… высадите нас здесь, на углу. Спасибо.

Таксист высадил нас и умчался так, что от покрышек полетели чёрные клочья. Мы огляделись. Неподалёку в песочнице бездельничала тёмная компания татуированных парней в кепках.

- Здравствуйте, мальчики, - говорит Диана-ВДВ. – Вы местные, с Чиграйки?

Парни оглядели нас обеих. Красавицу Диану они разглядывали дольше, потому что охватить её взглядом за один раз не способен никто.

- Ну как бы да, - говорит старшой, в самой большой кепке. – Местные. А чо?

- Где здесь хулиганы хулиганят? – спросила Диана доброжелательно. – Грабят, убивают и всё такое? Нам хотя бы посмотреть.

Компашка настороженно задумалась. Моя подруга Диана покладистая и мирная женщина, но один её вид обычно вызывает у встречных глубокое почтение, близкое к панике.

- А вы кто? – спросили из компании.

- Кто я? Швея! – сказала Диана. – Али непохожа?

- Ещё как похожа, - пробормотал чей-то голос сзади. – Швея… Такая пришьёт – и хоронить нечего будет…

- По ходу – следачки в штатском, из мусарни рыщут… - констатировал другой голос.

- Хулиганы – это не к нам, девчата, - сказал старшой. – Разве ж мы на такое способны? Мы с краешку живём, а вам – дальше по улице, вот где настоящие звери тусят! Сами туда ходить очкуем.

- Ну что, Стеллочка? – говорит Диана. – Давай по колпачку «сияния» на дорожку – и пойдём искать криминальные очаги!

Мы нахлобучили по колпачку бух-пайка, просияли и двинулись вглубь криминогенной Чиграйки.

- Эй! – окликнул сзади старшой. – Девушки, может вас того… проводить? Час поздний, всякий обидеть может.

- Хм, - сказала Диана ВДВ. – Ваша Чиграйка что, и правда без тормозов? Неужели у кого-то тут поднимется рука обидеть двух хрупких и робких девушек?

- У меня – нет, - сказал старший, глянув на бицепсы Дианы. – Но дальше там ва-а-аще отморозки живут, вот увидите!

Мы прошли с полквартала.

- Дианка, - говорю я. – Мальчики из песочницы идут за нами и глазёнки у них любопытные-любопытные!

- Ясен бублик, - говорит Дианка. – Зря я, что ли, новое платье шила? Наконец-то нам начали уделять хоть чуточку мужского внимания!

У разбитого и разгромленного киоска сидела другая компания парней – ещё темнее и мрачнее, чем первая. Они пили пиво и крутили в пальцах чётки.

- Привет, мальчики, - сказала Диана-ВДВ. – Не подскажете, где тут обитают всякие злобные хулиганы, которые попадают в телевизионные новости?

Эта компания тоже осмотрела нас сверху донизу.

- Может, чокнутые? – пробормотал сзади кто-то. – Или туристки?

- Так-то тёлки клёвые, - шёпотом сказал другой. – Но мне почему-то неуютно.

- Клёвые, но что-то очень уж большие, - сказал третий. – У этой, чёрненькой, кулак с мою голову!

Наконец из серединки отозвался бригадир.

- Нет, девушки, - говорит. – Весь вечер тут пасёмся, за этого… как его… Шекспира перетираем и за абстрактную теорию когнитивного диссонанса – и ни одна падла никого ещё не грабанула. Но, говорят, дальше по улице ва-а-аще беспредельщики живут! Сами их боимся.

- Блин, - говорит Дианка. – Куда все безобразники делись? Стеллочка, давай банкуй по колпачку и воссияем дальше!

Мы выпили и пошли дальше.

- Девушки, - окликнул бригадир. – Может вас это… проводить? А то кто их знает, беспредельню кичманскую…

- Спасибо, не надо, - говорит Диана-ВДВ. – У вас очень суровый вид. Вы можете их нечаянно напугать и они перестанут хулиганить.

- Кто бы говорил… - пробурчал бригадир. – Ещё неизвестно, кто из вас кого напугает.

- Гляди, - сказала я, когда мы отошли метров на сто. – Эти подшипники тоже за нами катятся.

- Пускай идут! – говорит Диана. – Люблю тусовку, к тому же у меня платье новое!

С почётным эскортом мы достигли третьей, самой тёмной и мрачной команды, какую только можно было встретить в этот вечер на Чиграйке.

- Здравствуйте, - строго сказала Диана-ВДВ. – Я уже упарилась ходить! Надеюсь, хоть вы-то подскажете, где тут у вас криминал и разврат? Нам, так сказать, для общего развития.

Команда гопников некоторое время пребывала в лёгком ступоре.

- Не поверите, девчата, - говорит бугор. - Сами ищем этих мухоморов, которые в натуре порочат честное имя чиграйских пацанов. Мы-то ваще нормальные, а самая гопота в начале улицы живёт, вы её уже прошли.

- Кошмар, – говорю я. – Вы заколебали футболить от окна к окну. Не Чиграйка, а МФЦ какое-то.

- А вы что, - спрашивает бугор. – Разврата хотите?

- А ты что – развратник? – спросила Диана. – Очень приятно, я Диана-ВДВ. Всё бы ничо, только мелковат ты. Не впечатляешь.

- Это я-то мелковат? - обиделся бугор. – Я сам в ВДВ служил! Чуваки, дайте-ка бутылку!

Ему дали пивную бутылку и он с маху разбил её себе об голову.

- Видали десантуру? – говорит. – Могёшь так же, Динка-ВДВ?

- Легко, - говорит Дианка. – Стеллочка, дай!

Я дала ей бутылку от шампанского. Диана допила остатки «северного сияния» и треснула главаря по лбу. Главарь закатил глаза и свалился как подкошенный.

- Ой, упал мальчик, - говорит Дианка. – И это ведь я даже не рукой!

Сидящий рядом гопник раскрыл было рот, но Диана взглянула на него и нечаянно раскрошила бутылку в кулаке. На тротуар посыпались зелёные осколки.

- Ой, она сломалась, - сказала Диана. – Ты что-то хотел сказать, солнышко?

- Не, - сказал гопник. – Всё путём, тётенька. Можно я к бабушке сбегаю, за совком и веником?

В это время кто-то увидел наших провожатых и заорал:

- Я не понял, а там чо за кодла припухла? Эй, пингвины, чей район топчете? Чиграйка рулит!

Слово за слово – три группировки сцепились между собой и по всей Чиграйке полетели пух, перья и кепки.

…Мы с Дианой снова сидим на кухне и попиваем «северное сияние».

- И чего все на Чиграйку наговаривают? – размышляет Диана, разглаживая платье. – Район как район, вполне приличный. И мальчики там милые, только скучноватые немного.

По телевизору опять вещают местные новости.

- Микрорайон Чиграйка продолжает оправдывать звание самой криминогенной территории города! – испуганно кричит репортёр. – Сегодня там произошла массовая драка между хулиганскими группировками. Хулиганы были настолько заняты разборками, что за эти сутки не совершили ни одной кражи, ни одного угона!

- Вот-вот, - говорит Диана-ВДВ. – И даже ни одного изнасилования. Но хоть платье выгуляли…

Сегодня я занемогла. Проснулась утром – температура и мутит меня. Позвонила на работу, отпросилась. Легла и лежу.

Звонит моя закадычница Диана-ВДВ, то бишь Вдовина Диана Владимировна. Женщина необъятной души и тела, у которой сто десять килограмм улыбки и сердце доброго ребёнка.

- Салют, Стеллочка! – говорит Диана. – Как с планами на вечер? Куда пойдём, что будем пить, кого на дерево загоним?

- На сегодня облом, дорогая, - говорю. – Приболела я немножко, нездоровится мне...

Болею я редко, а Диана-ВДВ вообще не болеет никогда, но характер у неё очень чуткий. Любую чужую трагедию она воспринимает как свою. Не успев дослушать, Диана завопила, что немедленно мчится спасать и лечить меня. Приказала не подходить к окну, не стоять босиком, замереть под одеялом и не шевелиться до её прихода, а она уже летит пулей!

Мы разъединились. Потом я подумала, что неплохо бы съесть апельсинку и снова позвонила Диане – пусть заскочит по дороге на рынок.

- Да, Стеллочка? – сказала Дианочка где-то с улицы. – Фруктов хочешь? Без проблем! Погоди секунду, я под машину только что попала…

Ничего себе дела! Я чуть с кровати не свалилась.

- Диана? – кричу. – Ты попала под машину? Не пугай меня. Надеюсь, с машиной всё в порядке?

- С ней всё плохо, - говорит Диана-ВДВ. – В хлам! Я, значит, несусь к больной подруге, а он катит сбоку да ещё бибикает. Ну и ткнулся мне в ляжку, карась вакуумный. Сам виноват, от кабины одни черепки остались. А мне юбку бампером испачкало, сейчас отчищу и бегу...

- Большая была машина?

- Да не особо, - говорит Дианочка. – Какой-то автопоезд с помидорами.

- А водитель как?

- Нормально. Вылетел через лобовое на асфальт, шары вылупил, заорал «Баба-терминатор в городе!» - и бежать куда-то… О ком это он, интересно? Не волнуйся, Стеллочка. Лежи и жди меня, я уже возле рынка.

Диана-ВДВ ворвалась ко мне в дом не одна. Под её конвоем грустный рыночный торговец волок целый лоток разных фруктов: киви, мандарины, яблоки и даже манго.

- Поставь лоток у кровати, – распорядилась Диана. – Пожелай моей подруге выздоровления и бесследно растворись в мировом пространстве!

Рыночник поставил лоток и бесшумно исчез.

- Дианочка, - говорю я. – Я всего-то хотела пару апельсинок... Если бы я попросила купить аспирин, ты бы мне аптечный киоск притащила?

- Он сам виноват! – возмущалась Диана, очищая мне сразу три апельсина. – Что за день? То фурами наезжают, то на базаре пристают… Захожу в овощной ряд, а он орёт: «Дэвушка, хочешь мангой угощу? Только дай тебя за попа цап-царап?» Пришлось его тоже того… поцарапать немножко. Кушай, Стеллочка, кушай!

Диана добрая девчонка, но когда кто-то покушается на её достоинство, гнев её страшен. Я подумала, что торговец ещё дёшево отделался – всего-то помятой мордой и двадцатью килограммами фруктов.

Накормив меня витаминами и напичкав таблетками, Диана помыла пол, проветрила комнату, положила мне компресс и стала варить свежий куриный бульон. Естественно, с собой она принесла и «волшебную микстуру» по собственному рецепту, которой мы дружно остаканились.

В микстуре оказалось градусов шестьдесят и я поняла, что у моих микробов нет ни единого шанса выжить. Но Диана-ВДВ всё равно хлопотала вокруг меня, подтыкала мне одеяло, поила с ложечки и окружала всяческой заботой.

Потом наверху зашевелились соседи и кто-то начал стучать молотком. Диана замерла посреди комнаты и сердито посмотрела в потолок.

- Стелла! – сказала она, сдвинув бровь. – Похоже, твои глупые соседи не в курсе, что больной женщине нужны покой и тишина? Сейчас мы это исправим!

Диана вышла из квартиры. Отсутствовала она недолго, но через несколько минут наш дом словно вымер. Диана виртуозно владеет даром убеждения. После её визита у соседей даже краны капать перестали.

- Прикинь, душечка, - сказала Диана, вернувшись. – Там наверху какой-то чудак залез на стремянку и вешает ковёр! Нашёл время долбиться, огрызок патиссонный!

- И что? – спросила я.

- Ничего, - успокоила меня верная подруга. – Все живы. Просто я пообещала засунуть ему эту стремянку в одно место и раскрыть. Кажется, помогло.

Мы ещё выпили и Диана опять потрогала мне лоб. Температура не спадала.

- Моя микстура – зверь-напиток, - сказала Диана. – Но всё-таки, Стеллочка, болезнь – не шутка. Нужно вызвать специалиста! Я набираю неотложку!

Мы набрали неотложку, но там заявили, что очередь на выездного доктора расписана до следующего года, поэтому ждать придётся долго.

- Ошибаетесь, змеи гремучие, - сказала Диана в телефон, сверкнув глазами. – Если моя лучшая подруга умрёт, вы там и подавно не жильцы!

Неотложка что-то пробурчала и бросила трубку. Диана-ВДВ одёрнула мне подушку и сказала:

- Крепись, Стеллочка. Сейчас всё будет. Где у вас ближайшая поликлиника?

Участковая поликлиника была рядом. Глотнув чудо-микстуры, Диана подкрасила губки и ушла крейсерским шагом. Спустя короткое время она вернулась с дядькой в белом халате.

Дядька выглядел недовольным, и я его понимала. Трудно выглядеть довольным, когда Диана-ВДВ тащит тебя за ухо как шкодливого щенка.

- Я буду жаловаться! – орал мужик в халате. – Это произвол! Отпустите моё ухо!

- Не дребезжи крышкой, чайник! – сказала Диана, подталкивая врача к постели. – А то носик оторву! Живо, дядя, раз-два, к осмотру пациентки – приступить!

- Ну ты даёшь! – восхитилась я. – Где ты его откопала? Он кто? Терапевт? Лор? Акушер-гинеколог?

- А фиг его знает, - Диана пожала могучим плечом. – Захожу я в вашу клинику. Народу – тьма! У регистратуры – бойня. Ну, прошлась по кабинетам. Смотрю – все врачи заняты, у всех пациенты сидят, один этот паратрупер без дела в кабинете прохлаждается… Взяла.

- Вы не имеете права! – завыл мужик с красным ухом. – Я главный врач поликлиники Цыцкин!

- Это хорошо, что ты главный, Цыцкин! – одобрила Диана. – Чем главнее – тем лучше! Посмотри сюда, гнусное белковое соединение! Видишь эту тяжелобольную девушку?

- Вижу, - сказал главврач Цыцкин, ощупывая ухо. – Но я не практикующий врач, я несу начальствующие функции…

- В данный момент у тебя лишь одна функция, - мягко сказала Диана. – Ты должен лечить Стеллу. Если ты немедленно её не вылечишь, то лечить будут тебя самого.

- Женщины! – снова заныл Цыцкин. – Это не мой профиль! У меня даже инструментов нет, чем мне ставить диагноз?

- Поверь мне, крылышко моей прокладки, - промурлыкала Диана, поправляя богатырскую грудь. – Если ты не займёшься Стеллой, у тебя тоже будет целый набор диагнозов, из которых «оторванная башка» - ещё не самый смертельный, вник?

Поохав, главврач Цыцкин сдался. Он вызвонил нам нормальную врачиху с чемоданчиком, которая тут же определила у меня ОРВИ и выписала больничный на неделю.

- Отлично, Стеллочка! – закричала Диана, узнав, что моя жизнь вне опасности. – Я остаюсь жить у тебя всю неделю и обещаю ухаживать за тобой, как за родной матерью! Я буду твоей сиделкой, стоялкой, кормилкой и поилкой, только выздоравливай!

Вскоре главврач Цыцкин успокоился. Мы дали ему отведать волшебной микстуры в 60 градусов, обменялись телефонами и он совсем оттаял, потому что на нашу миролюбивую Диану-ВДВ нельзя долго дуться.

Словом, день проходил весело, разнообразно и микстуро-наполненно. Болеть под опекой Дианы-ВДВ не скучно, она лучшая в мире нянька.

Поздно вечером, когда мы уже готовились ко сну, в дверь к нам тихонько поскреблись. Диана накинула халатик, вышла, с кем-то переговорила и сказала: «Ну ладно, разрешаю».

- Кто там был? – спросила я.

Диана легла рядом и растянулась как большая тёплая медведица.

- Соседка сверху приходила, - пояснила она. – Спрашивала: можно ли её мужу уже спуститься со стремянки? С утра там стоит, не шевелясь, в туалет очень хочется.

— Можно попросить Нину? — сказал я.
— Это я, Нина.
— Да? Почему у тебя такой странный голос?
— Странный голос?
— Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?
— Не знаю.
— Может быть, мне не стоило звонить?
— А кто говорит?
— С каких пор ты перестала меня узнавать?
— Кого узнавать?

Голос был моложе Нины лет на двадцать. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.

— Наверное, вы все-таки ошиблись номером, — настаивала Нина. — Я вас не знаю.
— Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?
— Ну вот! — Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. — Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.
— Простите, — извинился я и повесил трубку.

Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Какое у меня может быть дело к Нине? Просто хотелось узнать, дома ли она.

Я позвонил Нине.

— Нина?
— Нет, Вадим Николаевич, — ответила Нина. — Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
— 149-40-89.
— А у меня Арбат — один — тридцать два — пять три.
— Конечно, — сказал я. — Арбат — это четыре?
— Арбат — это Г.
— Ничего общего, — пробормотал я. Постараюсь к вам больше не попадать. Где-то заклинило.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», — ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, то она набирает номер 100, когда ей скучно, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

— Это опять вы, Вадим Николаевич? — отозвалась Нина молодым голосом.
— Да, — сказал я. — Видно, наши телефоны соединились намертво. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
— У вас важное дело к Нине?
— Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
— Я понимаю, ревнуете, — предположила Нина.
— Вы смешной человек, — произнес я. — Сколько вам лет, Нина?
— Тринадцать. А вам?
— Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
— И каждый кирпич — это месяц, правда?
— Даже один день может быть кирпичом.
— Да, — вздохнула Нина, — А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
— Мы как-то встречались у «России».
— Где?
— У кинотеатра «Россия».
— Не знаю.
— Ну, на Пушкинской.
— Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
— Не важно, — сказал я.
— Почему?
— Это давно было.
— Когда?
Почему-то она упорно продолжала разговор.
— Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
— Вы со мной заговорили как с ребенком. Сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал.

— Я так и знала, что вы еще раз позвоните, — сказала Нина, подойдя к телефону. — Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно.
— Ладно, — согласился я. — Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
— Сейчас октябрь, стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
— Теперь ваша очередь шутить? — спросил я.
— Нет, я не шучу.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет «до свидания». Но она вдруг спросила:
— А вы ужинали?
— Не помню, — сказал я искренне.
— Значит, не голодный. А я голодная.
— А что, дома есть нечего?
— Нечего! — подтвердила Нина. — Хоть шаром покати. Смешно, да?
— Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
— У вас есть холодильник?
— Старый, — ответил я. — «Север».
— А если найдете, что потом?
— Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
— А вы далеко живете? Я — на Сивцевом Вражке.
— А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
— Опять не знаю.
— Ну, сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
— Итак, — сказал я, — открываем холодильник.
— А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
— Конечно, могу. Значит, так… Вот яйца, неинтересно.
— Яйца?
— Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Лучше марокканские сардины. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
— Да, — ответила Нина совсем тихо. — Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
— Это еще почему?
— Нет, вы же знаете.
— Что я знаю?
— Знаете, — настаивала Нина. Скажите, а у вас есть красная икра?
— Нет, — признался я. — Зато есть филе палтуса.
— Я все поняла.
— Что поняла?
— Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
— Из окна? Копировальная фабрика. Много девушек выходит из проходной. И еще виден «Мосфильм». И электричка.
— Вот вы и врете!
— Нельзя так со старшими разговаривать, — отозвался я. — Я не могу врать. Я могу ошибаться.
— Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
— Что же она, невидимая, что ли?
— Да вы вообще из окна не выглядывали. У вас в кухне свет горит?
— Конечно.
— Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет.
— Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
— Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
— Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток… Я не об этом.
— И я не об этом… Постойте, а вы инвалид?
— К счастью, нет.
— У вас бронь?
— Какая бронь?
— А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

— На каком я должен быть фронте, Нина?
— На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. А вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
— Не вру, — признался я. — И никакого фронта нет.
— Перестаньте! — почти крикнула Нина. — Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду. Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. И мне одной сидеть ой как не хочется.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
— Вы почему не на фронте?
— На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
— Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами — мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла «буржуйка». И я сижу на диване, подобрав ноги. И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах…

— Нина, — сказал я, — какой сейчас год?
— Сорок второй, — ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра «Россия». И номер телефона из шести цифр. И затемнение…

Она верила в то, что говорила. Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

— Послушайте, — сказал я спокойно, — Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
— Я знаю, что вы не привезете мне курицу. Надо было догадаться, что французских кур не бывает.
— Почему?
— Во Франции немцы.
— Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
— Как так? Кто их пускает? Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы вредитель или шпион?
— Нет, я работаю в Совете Экономической Взаимопомощи.
— Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера.
— Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
— Не может быть! Очень долго ждать.
— Слушай, Нина, и не перебивай. Даже будет такая медаль — «За взятие Берлина». А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор и сожгут.

Я рассказывал это себе. И чуть было не потерял доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял — она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол.

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И там точно лежит хлебная карточка.

— Какой ужас! — сказала Нина. — Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся.

— Я не могу найти карточку, — объяснил я. — Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт.

И в этот момент нас разъединили.

Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
— Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

И короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха…

— Да, — сказал голос Нины. Другой Нины. — Это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
— Извини, — сказал я. — Мне другая Нина нужна.
— Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

— Ты с ума сошел? — спросила Нина. — Ты пил?
— Извини, — сказал я и снова бросил трубку.

Взрослая Нина позвонила мне сама.

— Я весь вечер сидела дома, — сказала она. — Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
— Наверное, — согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
— Какая еще другая Нина? — спросила она. — Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?
— Спокойной ночи, Ниночка, — сказал я. — Завтра все объясню.

На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Копался часа полтора в старых журналах, учебниках и отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Я нашел этот телефон и адрес. Записан он был на Фролову К.Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь?

Уже стемнело. Я хотел было уйти, но позвонил в дверь рядом.
— Скажите, Фролова Нина Сергеевна — ваша соседка?
Парень с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:
— Они уехали на Север. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице.

— Погодите, — сказал парень. — Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

— А вы кем ей будете?
— Так просто. — ответил я. — Знакомый.
— Не Вадим Николаевич?
— Вадим Николаевич.
— Чуть было вас не упустила! Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. Она сказала, что вы в декабре придете.

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви... Потом достала письмо из кармана халата.

«Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать…»

Кто-то в лифте написал «Лена – прости*утка». И всё: ни фото, ни расценок. Творческое амплуа не указано. Не ясно также, хорошо или плохо, что Лена такая. И если захочется пойти её пристыдить, то куда обращаться? Вот о чём думали мужчины в лифте.

Женщин больше волновал нравственный облик подъезда. Они понимали, маркетинговое несовершенство объявления не долго будет препятствием. Оглянуться не успеешь, мужья станут возвращаться после рыбалки с чеками на рыбу и запахом Lanvin Eclat d`Arpege Arty. Женщины не выносят рыбу с таким приятным запахом.

Больше всех надпись расстроила жильца этого подъезда скрипача Мариса. Его жену как раз звали Леной. В футляре скрипки хранились фото её ног. Там были видны и другие части Лены, но друзья-музыканты ни разу не вскрикнули «ого, какое лицо». Они поздравляли Мариса именно с ногами. Из любви к жене Марис переехал в русский район. Его трижды грабили в троллейбусе № 15, но он всё равно интересовался и православием, и русскими поговорками.

Латышский муж у нас считается хорошим приобретением. Он часто вырастает до приятных 190 см, работящ, не орёт и подолгу выдерживает тёщу. Готовит скучно, но в мытье посуды бесподобен. Главный его минус – удивительная мимическая неразвитость. Не разберёшь порой, обижен он, радуется, или сознание потерял.

Одна знакомая рассказала, её латышский муж двадцать минут смотрел куда-то под стол, не шевелясь. Женщина его звала – он головы не повернул. Некоторое время она задавала вопросы — Ты обиделся? Живот болит? Мама звонила? У тебя эпилепсия? Творог скис? Вспомнил Витьку? Так ничего же не было, просто поцеловались!.. Жена сочинила сто видов катастроф, заново пережила свадьбу и развод. Он всё глядел под стол. Потом спросил очень спокойно, не кажется ли ей, что левый край скатерти немного ниже правого?

Будь Марис южанином, взял бы нож, построил бы соседей перед крыльцом. У кого на пальцах пятна от маркера – того зарезал бы. Но он прибалтийский музыкант. О насилии читал лишь в английских детективах. Единственный известный ему способ мести – оттопыривание губы – в русских кварталах бесполезен.

Марис решил составить психотип преступника. Было ясно, негодяй изувечил лифт от восхищения и досады – ведь Лена выпита другим. Это значило, разыскиваемый обладает вкусом к прекрасному, склонен завидовать и умеет писать. Все жители дома старше шести лет соответствовали этому преступному профилю.

Когда психология не сработала, Марис решил вычислить гада по почерку. Он придумал обойти жильцов, собирая подписи за строительство детского городка. Подпись должна была содержать слова «Лена» и «Проститутка». Детский городок идеально подходил для этих целей.

С точки зрения новостей, русские районы населены кошками, хулиганами и старушками татаро-монгольского генезиса.

По вечерам все они бьют морды не важно кому. На всякий случай, Марис взял газовый баллон, бинты и поставил на быстрый набор службу спасения. Из 36-ти квартир его подъезда в 33-х жили русские.

Марис пошёл по подъезду сверху вниз. На девятом этаже нашлись бабушки с разной философией. Одна назвала музыканта бандитом, велела зайти, проверить – у неё брать нечего. Вторая дверь не открыла, пригрозила позвать Петю, который всем покажет.

На восьмом этаже Мариса накормили супом.

На седьмом лысый бугай пригрозил надавать в бубен, потом угостил печеньем. Опасно, нелогично, весело.

На шестом подарили ведро грибов, обещали взять с собой за боровиками. Грибник смотрел в календарь, велел приходить в сентябре, в шесть утра. И всё, вытолкал за дверь.

На пятом этаже женщина в пеньюаре сказала – да вы зайдите – и так потянула за рукав, что у Мариса ноги оторвались от пола. Выкатила торт, коньяк, полезла на шкаф за альбомом, показать фото себя в молодости. Заодно показала всю себя в настоящем. Марис пообещал вернуться и сбежал.

На четвёртом снова был суп – отказаться не вышло.

Бабушка с третьего этажа оказалась глухой, пришлось орать. На шум выбежала внучка по имени Лена. Приятно и удивительно. Хорошо что русские не сочиняют каждой новой девочке отдельных имён. Мадемуазель оказалась точно, как написано в лифте. Летящая юбка, смелый и одновременно приветливый взгляд, шаг уверенный. Расписалась в тетради – Митрофановы.

Марис пошёл, купил маркер. Вернулся в лифт и под словом «Лена» приписал аккуратно «Митрофанова».
Он вышел из дома. Тут Чехов указал бы, что на улице цвела весна и пели птицы. На самом деле – ни хрена. 18-е апреля было и холодно как в тундре.

16 сентября сего года произошло ДТП на Посадской улице. Водитель грузовика Кубыкин, заметив женщину, которая стояла на пешеходном переходе, затормозил, пропуская пешеходку. Гражданка Рыбец, которой ни разу в жизни ни одна машина и даже лошадь не уступала дорогу, продолжала стоять, ожидая, когда машина проедет.

Кубыкин, убедившись, что женщина переходить не собирается, тронулся с места. Рыбец, видя, что грузовик едет медленно, прикинула, что, как обычно, успеет проскочить, и бросилась через дорогу. Водитель резко затормозил и сделал жест рукой, мол, проходите, гражданочка!

Рыбец истолковала жест в смысле "проваливай, пока не переехал!" и метнулась на тротуар обратно, дожидаясь, по ее словам, "когда этот псих проедет". Водитель, решив, что женщина странная, на всякий случай дал предупредительный гудок. Рыбец сообразила, что он гудит, приняв ее за глухую, и покачала головой, мол, я не такая глухая, как вам кажется.

Кубыкин расценил качание головой как "переходить отказываюсь" и, кивнув, поехал. Рыбец решила, что кивком он дал понять: "Еду медленно, проскочишь!" и рванула наперерез. Грузовик встал. Рыбец остановилась, не зная, с какой скоростью он поедет, без чего не рассчитать, с какой скоростью надо перебегать. Кубыкин пришел к выводу - женщина сумасшедшая. Дав задний ход, он скрылся за углом, чтобы она успокоилась и перешла. Рыбец разгадала маневр так: водитель хочет разогнаться и выскочить на полном ходу! Поэтому переходить не стала. Когда Кубыкин через сорок минут выехал из-за угла, женщина стояла на тротуаре как вкопанная. Грузовик попятился, не зная, чего от нее ждать. Кубыкин, предчувствуя, что добром это не кончится, решил сделать крюк, проехать другой дорогой. Когда грузовик опять скрылся, Рыбец, не зная, что этот тип задумал, в панике бросилась бежать проходными дворами с криками: "Убивают, спасите!"

В 19.00 на углу Посадской и Бебеля они вылетели навстречу друг другу. Кубыкин едва успел затормозить. Рыбец едва успела перекреститься.

Поняв, что "не раздавив ее, грузовик не уедет", она показала Кубыкину кукиш, мол, не раздавишь!

Кубыкин, у которого, по его словам, уже плыли перед глазами круги, увидев в красном круге кукиш, принял его за дорожный знак "Водитель! Освободи проезжую часть!" и выехал на тротуар, освобождая шоссе идиотке.

Рыбец, сообразив, что водитель в доску пьян и будет давить ее на тротуаре, где могут пострадать посторонние люди, приняла единственно верное решение: бросилась навстречу машине, решив принять удар на себя.

Кубыкин дал задний ход. Рыбец сделала то же самое. Так они маневрировали часа три. Стало смеркаться.

И тут до Кубыкина дошло: тетку в детстве хорошо переехали, а он, очевидно, похож на водителя, который ее недодавил! Чтобы она его не боялась, Кубыкин натянул на лицо черные колготки, которые купил жене. Вглядевшись, Рыбец опознала в Кубыкине особо опасного преступника, фото которого было напечатано в газете. Рыбец решила его обезвредить и с криком "Ура!" метнула в машину бидон молока. Кубыкин вывернул в сторону и врезался в фонарный столб, который, падая, придавил некоего Сидорчука, которого действительно пять лет разыскивала милиция.

Вот так, благодаря решительным действиям граждан, был задержан особо опасный преступник.

У меня есть друг. Два метра в разобранном виде. В любую дверь заходит пригнувшись. Если разгибается, бьется головой с неприятным звуком. И по горизонтали у него порядок. Плечи. Пассажиры на переднее рядом не садятся. Когда садятся, правая часть задницы выпадает и трется об асфальт. Неудобно. Полуторная простыня для него – шарфик. Колени прикрыть. Еще имеется голос. Романтический голос стартующей ракеты. Он в усадьбе цветы, виноград не поливает. Он на них кричит. Выйдет утром на крыльцо, рыкнет, и цветы так растут.
Страшно им не расти.
Зовут его Олег.

И вот жена Олега принесла в дом маленькую собачку. Я читал в интернете рассказы о любви десантника к котенку. Так, то котенок. Котенка можно полюбить и без травмы ВДВ. Это естественное чувство привязанности к прекрасному. Но маленькая собачка… Гибрид стельки рваного тапка и укушенного яблока, которое на позапрошлый Новый год закатилось за диван. Маленькая собачка – пыльное, сморщенное существо, которое все время забывает, где у нее перед. И вертится с утра до ночи в бестолковых поисках. Оно путается в лапах, ножках табуретки и пылинках на ковре. Оно участвует в любом событии вокруг. Корчуете ли вы пенек, или выдаете сестру замуж. И везде оно… не знаю, как сказать… пищит, что ли. Гавкает. Это понятно. С ростом и фигурой как у часовой отвертки ни хрена ведь не видно. Кроме пяток. А хочется. На ручки. И находятся такие, что берут. Собачку поднимают и сажают в президиум. Бывает смотришь на некого политика и думаешь, как такое маленькое говно могло стать центром средней европейской страны? Потом вспоминаешь собачку и становится ясно – оно пищало, кто-то пожалел, взял на руки и поднял…

- Гудвин, Гудвин, - закричал Олег, - ты куда? Там мокро!

Я когда услышал, думал, мой приятель подвесной шкаф себе на половые признаки уронил. Голос тонкий и дрожащий. В высшей степени эмоционально окрашенный. Я перепугался. Через секунду разозлился. Жена Олега Света мыла чашку в мойке и пару капель брызнули на пол. Существо породы «подушечный мелкожоп» бросилось на капли. Драться. (Вы заметили, чем меньше зверь, тем охотнее он делает грудь колесом?) Олег бросился наперерез, взял существо ладонью под животик, прижал к груди, свободной рукой нащупал тряпку, вытер пол и аккуратно поставил Гудвина на место. Собачка в ответ преданно запрыгал. Сначала с задних лап на передние, потом с левых на правые, потом упал. Олег охнул, подхватил, и причитая «мая-ты-пися», почесал носом ему лоб. Мы со Светой переглянулись и вышли в другую комнату.

- Задолбал, - сказала Света, - Прикинь, он его на работу с собой два раза возил. Похвастаться. Дома не в силах с ним расстаться. Он ему утром тушенку разжевывает. – Света вздохнула, - сделал стульчик. Мою шапку вязанную, еще хорошую, пополам разрезал. Одну часть собаке под жопу кладет, второй накрывает. Попонка. Ладно, стульчик возле кровати стоит. Он ему еще полочки сделал. «Может Гудвин сверху полежать захочет». Фоткает собаку 20 раз в час и детям шлет. Те говорят, папа, хватит собаку, маму пришли. Так он дал мне Гудвина в руки и с ним сфоткал. Света снова вздохнула. Из-за двери доносился писк и нежный голос Олега «мая-ты-пися-мая-ты-сися-мая-ты-ммм».

- И так с марта, - сказала Света. - Розовые сопли под каждой ногой, ходить страшно. Боюсь придется кого-то усыплять. И это будет не Гудвин. Он причем?

- А давай ему усы зеленкой нарисуем? - Предложила Татьяна, глядя на безжизненное тело мужа, источающее ароматные алкогольные пары.

- А ну, прекращай извращаться! Нашла развлекуху. - строго ответил я, заканчивая приматывать Андрюхины ноги к спинке дивана, скотчем.

Она, аккуратно, что-бы не запачкать дорогой маникюр, поставила открытый, но так и не пригодившийся пузыречек с зеленкой на стол.

- Домой, эту свиноту не потащу, пусть у тебя спит! - сказала любящая жена и пошла натягивать сапоги.

- Ладно чё, я привык уже. - облегченно ответил я.

Сразу снималось несколько проблем. Не надо отвязывать Андрюху от дивана и тащить в такси. Не надо просить водителя выключить музыку, объясняя "проснется будет танцевать, начнет выпрашивать магнитолу - дома послушать".

Звонок в дверь, прервал воображаемый диалог с таксистом. Из прихожей послышались щелчки замка и удивленный Танин возглас.

- Ой! А про пиццу то мы забыли!

Я выглянул из комнаты. На пороге , держа перед собой квадратные коробки со снедью, стоял парень в фирменном жилете "ЖарПицца.ком", и почему-то в мотоциклетном шлеме.

- Пиццу заказывали? - голос из под шлема звучал гулко и пугающе.

- Ух ты! - я уважительно посмотрел на мотоциклиста. - А скажи " Люк, я твой отец".

- Зачем? - подозрительно прогудел шлем.

- Не слушайте его, сколько мы должны? - Влезла Татьяна.

- За две пиццы, тысячу двести семьдесят.

- Пройдите в комнату, на стол положите. Я сейчас рассчитаюсь. - Она полезла в сумочку.

Парень прошел в комнату, положил пиццу на стол и замер, глядя тонированным забралом шлема на, небритого мужика, приклеенного скотчем к дивану

- А чёй-то?... - начал он и задел коробкой пузырек с зеленкой, заботливо оставленный Таней.

- Ай бляха!!! - заорал шлем, глядя на огромное, бриллиантово-зеленое пятно, ползущее по модным джинсам, от паха к коленям.

Снимай быстро! - закричала Татьяна. - Застираю пока не впиталась.

Нелепо суетясь, гуманоид в шлеме с глухой тонировкой, запрыгал скидывая портки.

- Ты в шляпе то не вспотеешь? - спросил я его, указывая на голову.

- Да не снимается он! - прогудела нелепая фигура в фирменном жилете, каске и оранжевых семейных трусах в крупный белый горох. - Ремешок под подбородком заклинило.

- Так давай разрежем, делов то! - воскликнул я и снял со стены декоративный китайский кинжал.

- Ты аккуратней только. - обрадовался парень.

Он откинул голову, а я, принялся осторожно пилить туповатым, китайским ширпотребом, злосчастный ремешок.

- Сосед! Шурик! А чё у тебя дверь на распашку откры...

Люсин супруг с восьмого этажа, вдруг, появился в дверях и зависнув на полуслове, окинул взглядом комнату.

Стол, диван, телевизор, связанный скотчем спящий мужик, мотоциклист в шлеме и веселеньких труселях-парашютах, я с блестящим, опасным на вид кинжалом у горла бедолаги. Вытянув руки вперед, будто защищаясь от чего-то, он хрипло со свистом прошептал

- Шурик, не надо.

Тут, непослушный ремешок, неожиданно поддался и злосчастный шлем соскочил с головы парня. На нас, хищно щурясь от яркого света, смотрела черная, злобная морда.

- Еп-тить... - то ли подавился, то ли выматерился сосед и начал медленно стекать по дверному косяку.

"Сидх" - почему то, решил я и вшатал тяжелой рукояткой кинжала, в шнобак страшному гостю.

* * *

- Ну, давай еще по маленькой. - Я разлил остатки коньяка.

Серега - наш травмированный мотоциклист уже умытый и с тампонами из туалетной бумаги в распухшем носу, махом засадил полстакана.

- Больше никогда дешевку брать не буду. Мало того ремешок зажало, так еще и подшлемник, от пота на рожу полинял.

Татьяна, похожая на грустного черепашку-ниндзя, зелеными по локоть руками грела кофейную чашку.

- А зачем вы его к дивану привязали? - выпив, спросил сосед.

- Усы нарисовать хотели. - Честно признался я.

В уголке тихо заплакала Таня.

— Здравствуйте! Мы к вам за бычком племенным приехали, — зайдя в коровник, позвал хозяина Леонид Семенович.

— Здра-а-а-вствуйте-здравствуйте, — вытерев руки о штаны, протянул свою пятерню продавец. — Проходите, он вас заждался уже! — предложил он Леониду и его супруге проследовать за ним в глубь коровника.

— Скажите, а он точно племенной? Документы в порядке? — спрашивал по пути Леонид, заглядывая при этом в глаза жующим коровам, словно те могли сигнализировать ему о непорядочности хозяина. Но ни одна буренка так и не подмигнула.

— Обижа-а-а-ете, обижаете. Бумаги подлинные. Он же из династии. Зовут Николай, отца, соответственно, звали Александром. Если поднять родословную, то и до Петра можно дойти. В общем, не бык, а император! —гордо заявил продавец, перешагивая через ведро.

— А что же ваш император так дешево стоит? — не смог утаить подозрения Леонид.

— Да что тут скажешь, врать смысла нет, — почесал затылок мужчина и наконец остановился возле стойла. — Есть у него одна небольшая особенность дурацкая. Проблемка, так сказать.

— Ну начинается, — открыла рот Вера Павловна, жена Леонида. — Что еще за проблемка?

— Да морда у него совсем не царская, — продавец включил фонарик и посветил на быка. — Улыбается без конца, как идиот.

— И правда, странно, — произнес задумчиво Леонид, глядя на быка.

На вид это было вполне обычное животное: здоровое, сильное, но вот эта его ухмылка выглядела весьма необычно и раздражающе.

— А чегой-то с ним?

— Никто не знает, — пожал плечами хозяин быка. — Может, при рождении сильно ударился головой или сена не с того луга сожрал, а может, анекдот какой забыть не может. Но вот эта его лыба ужасно бесит!

— Лёнь, да разве ж это проблема? — Вера дернула мужа за руку. — Надо брать.

— На-а-а-до, обязательно на-а-адо, — улыбнулся хозяин.

— Это точно всё, о чем мы должны переживать? — нахмурился Леонид.

— Точно, — кивнул продавец и, подойдя к быку, снял с его ног железные кандалы. — Сильный зверюга, но добрый, — почесал мужчина быка за ухом, и тот стал улыбаться еще шире. — Иногда убегает.

— Это ерунда, — махнул рукой Леонид, — я его быстро воспитаю. Да и ухмылку эту я с него смою.

— Тогда предлагаю оформить сделку, — радостно протянул руку хозяин, и жена Леонида вложила в неё заготовленные деньги.

Через два часа Николай уже находился в своей новой деревне и новом доме, откуда благополучно сбежал в первые же пятнадцать минут.

***

Так уж сложилось, что Леонид потратил на воспитание Николая несколько лет, но все они, словно прикормка на безрыбье, ушли впустую.

Улыбка Николая никуда не делась, как и его свободолюбие. Бык сбега́л из стойла каждый раз совершенно непонятным образом. Не останавливали Колю ни усиление заграждения, ни веревки, которыми его привязывали, ни даже перспективы получить взбучку. Бык, словно император, покидал свои покои, когда ему вздумается, и шёл на свой ежедневный променад по деревне, позоря своих хозяев.

Николая знали все. Ещё бы, его жизнерадостность была главным раздражителем в округе, а он приносил её каждый день и в каждый двор.

Бывало, не уродится у Валентины Евгеньевны новый сорт картошки. Сидит она, пригорюнившись, у ведра с этими карликами недоношенными, а тут Николай в дырку в заборе морду свою просунет и ухмыляется. Естественно, обида берет верх, и вендетта не заставляет себя долго ждать. В итоге Колю гонят через половину деревни, угрожая тяпкой.

Коля был любимцем рассказчиков анекдотов и главным врагом местного батюшки, который считал, что рогатый демон насмехается над словом божьим. Улыбка Коли могла как спасти от депрессии, так и вогнать в нее.

«Даже у быка жизнь веселее, чем у меня», — лез в петлю дядя Андрей — человек «не судьба». Ничего у дяди Андрея не складывалось: ни личная жизнь, ни дрова в дровнице, ни даже пасьянс.

«Чтоб ты провалился, гад!» — кричал он на быка, собираясь повеситься, но Коля каждый раз мешал ему это сделать: подставлял огромную спину под ноги или бодал, пока дядя Андрей не передумывал.

Женить Колю, чтобы тот наконец остепенился, было тоже крайне непросто. Коровы Леонида Колю не желали и воротили морды от такого несерьёзного самца, а к соседским тёлкам Колю никто не подпускал даже за деньги. Телят-клоунов никто не хотел плодить. На простолюдинок Коля сам не смотрел, хоть те были и не против этого дурашливого бунтаря.

Пару раз Леонид в горячке порывался пустить Колю на котлеты, но морда быка была такой невинной и беззлобной, а улыбка — такой чистой и добродушной, что хозяин каждый раз опускал оружие и уходил в запой.

Маленькая проблемка оказалась совсем не маленькой, и надежда на его императорское величие падала каждый день, пока однажды не пробила дно.

Как-то раз Коля сбежал из дома и, вдоволь нагулявшись по лугам, увидел кладбище. Николай понял, что ему туда обязательно нужно. В этот момент как раз шли похороны местного предпринимателя, который скупил половину деревни. Батюшка произносил заказанную ему речь, когда на публике появился Николай со своим вечно довольным выражением лица.

Быка преследовали до самого дома, где на его защиту встал законный владелец.

— Да вы же все этого гада терпеть не могли! Он же дома́ сжигал ради своей лесопилки и половину озера огородил! — кричал Леонид на соседей.

— Неважно! Не положено себя так вести на скорбном мероприятии, это не по-христиански!

— А он… — взглянул Леонид на прячущегося за столбом Николая, — буддист он, у него своё отношение.

Кое-как отбив быка у толпы, Леонид приковал его кандалами и пообещал в ближайшее время во что бы то ни стало продать Колю. Фермер предлагал лучшую цену, но найти такого же простофилю, как он сам, оказалось непросто, пока однажды в гости не зашёл старый друг Сан Саныч.

— В соседней деревне есть один мужик, он своего поросёнка в интернете показывает, — сказал за рюмкой чая Саныч. — Деньги зашибает — мама не горюй.

— Деньги? За поросёнка, которого показывает в интернете? — скептически посмотрел на товарища Леонид. — Кому интересно смотреть на поросёнка? Свиней в жизни мало, что ли?

— Там поросёнок непростой. У него глаза такие грустнючие, что аж рыдать хочется. Я сам видел. Мужик там с внуком для хряка всякие истории придумывают и на аккордеоне играют, короче говоря, целый спектакль. Люди даже на экскурсии приезжают. Ты подумай, у тебя же тоже тут «талант» имеется.

Леонид подумал. Вернее, предложил подумать жене, а она нашла в интернете того самого поросёнка.

— Дед тот тоже с фантазией, — начала свой доклад Вера Павловна. — Поросёнка Романом поименовал. У чудаков мысли, видать, и правда сходятся. В общем, Лёня, бери телефон и иди снимай нашего оболтуса, потому что либо мы окупим вложения, либо я его цыганам отдам, — вынесла вердикт Вера.

Леонид вздохнул и, зарядив телефон, отправился в коровник. Естественно, Николая на месте он не застал. Его величество проделало свежую дыру в стене и отправилось покорять новые вершины своего неуважения и хамства.

Снимать Николая оказалось ещё сложнее, чем просто содержать. На съемки бык являлся не по графику, а когда приходил — то и вовсе ложился спать, устав после бега от соседей. Кроме этого недоактёра у Леонида имелось целое хозяйство и куча других более ответственных животных, которые к своей работе относились серьёзно: родился, откормился, отправился на хозяйский стол.

Провозившись с телефоном месяц, Леонид смог отснять только четырнадцать секунд чистого видео, и то в темноте. Было неясно — улыбается бык или скалится, отчего его амплуа вызывало только еще большее раздражение.

***

— Добрый день, я фанат Романа, — слукавил Леонид, придя на ферму поросёнка-блогера.

— Ага, сейчас я вам принесу его автограф, — зевнул дед и уже было отправился в свинарник, но Леонид его остановил:

— Послушайте, у меня тут есть один весьма любопытный экземпляр. Думаю, вам было бы интересно.

— Если это не премиум техника в «танках», то неинтересно, — махнул рукой старый геймер.

— Знакомьтесь: Николай, — сказал гость и показал на быка, который должен был сидеть в кузове машины, но, как обычно, покинул его без разрешения.

— О как, а чего он лыбу давит? — удивился дед, разглядывая быка. — Над лысиной моей насмехаешься? — грозно воззрился он на животное.

— Он всегда такой, — поспешил с объяснениями Леонид, — императорское наследие. Насмехается над нами, чернью, и никого не уважает.

— Хах, с неуважением мы знакомы, — усмехнулся дед, гладя быка. — И чего хотите?

— Продать вам его хочу. Может, найдется у вас место для нового актера? Он парень с характером, но особенный.

— Это я заметил, — почесывал быка дед. — Особенный — это хорошо. Особенных мы любим.

— А цена за него смешная, — похихикал печально Леонид и назвал сумму, от которой деду стало совсем не смешно, но и отказывать он не спешил.

— Знаете, а оставьте его на пробные съемки. Выгоду пополам. Если сработаемся, я у вас его куплю, — предложил старик-блогер.

— Почему бы и нет, — согласился Леонид, и они скрепили договор рукопожатием.

Николай был против такого уговора. Он привык к дому. Там — безмятежность и свобода, а тут — большой бизнес и ответственность. Он хотел было сбежать, но боялся рисковать, пока за ним наблюдают, тем более что дед этот был вооружен острыми вилами. Побег был запланирован на ночь.

Николай улыбался как обычно и делал вид, что он со всем согласен, хотя сам считал окружающих идиотами и простаками. Он покорно зашел в хлев и был готов ко всему на свете, кроме того, что он там увидел.

— Пока переночуешь с Роминой семьей, а если останешься, я тебе отдельное место сварганю, — дед показал «царю» на его новые покои и ушел.

Николая тут же окружили пять поросят с самыми грустными глазами в мире. Бык стоял, не двигаясь, и смотрел на них. Любопытные свинки кружили вокруг него и щекотали ноги своими мокрыми пятачками. Слёзы текли в нигилистической душе быка. Поросята были такими хорошими и такими грустными, что он боялся даже шелохнуться и сделать их ещё печальнее. Улыбка с его морды по-прежнему не сходила и сильно контрастировала с этими меланхоличными животными, чего, конечно же, не могли не заметить зрители, следящие за всем через веб-камеру. Деду тут же упало на карман за этого неожиданного гостя.

А тут ещё туристы пришли и, зайдя в хлев, сразу обратили внимание на нового жильца. Никогда еще Николаю не уделяли столько внимания. Все его хвалили и умилялись его улыбке, никто не называл идиотом или клоуном.

Тут-то бык и поплыл. Побег был отложен на следующую ночь. А потом ещё на одну и ещё. А потом у Николая появился свой уголок в новом доме, свой личный канал и свои благодарные почитатели, от которых его императорское величество просто не имело права отказаться.

Николай разжирел и обленился. И даже когда дед забывал закрыть стойло, бык оставался внутри. Хорошая компания, пассивная известность и вкусная еда — много ли надо быку, чтобы улыбаться от души.